Говорить правду

Воспитание детей – это всегда творчество и постоянный выбор. Дети любят задавать вопросы, которые зачастую ставят нас в тупик. Иногда нас ставит перед нелегким выбором сама жизнь: Сказать ли двухлетнему малышу, что мама уходит в кино и когда вернется, он будет уже спать или потихонечку улизнуть из дома, оставив с бабушкой? Сказать ребенку, что любимый хомячок умер, или придумать, что убежал погулять? Сказать, что в эту гимназию он не прошел по конкурсу или просто предложить другую, более хорошую? А как «правильно» ответить на вопрос дошкольника
о существовании Деда Мороза? Мы не хотим расстраивать ребенка, «травмировать психику» и поэтому многие предпочитают мягкий для ребенка вариант, то есть неправду, или полуправду. А иногда что-то сочинить на ходу, гораздо проще, чем подбирать слова, интонации и думать о произведенном эффекте.

Воспитание детей – это всегда творчество и постоянный выбор. Дети любят задавать вопросы, которые зачастую ставят нас в тупик. Иногда нас ставит перед нелегким выбором сама жизнь: Сказать ли двухлетнему малышу, что мама уходит в кино и когда вернется, он будет уже спать или потихонечку улизнуть из дома, оставив с бабушкой? Сказать ребенку, что любимый хомячок умер, или придумать, что убежал погулять? Сказать, что в эту гимназию он не прошел по конкурсу или просто предложить другую, более хорошую?
А как «правильно» ответить на вопрос дошкольника о существовании Деда Мороза? Мы не хотим расстраивать ребенка, «травмировать психику»
и поэтому многие предпочитают мягкий для ребенка вариант, то есть неправду, или полуправду. А иногда что-то сочинить на ходу, гораздо проще, чем подбирать слова, интонации и думать
о произведенном эффекте.

Воспитание детей – это всегда творчество
и постоянный выбор. Дети любят задавать вопросы, которые зачастую ставят нас в тупик. Иногда нас ставит перед нелегким выбором сама жизнь: Сказать ли двухлетнему малышу, что мама уходит в кино и когда вернется, он будет уже спать или потихонечку улизнуть из дома, оставив
с бабушкой? Сказать ребенку, что любимый хомячок умер, или придумать, что убежал погулять? Сказать, что в эту гимназию
он не прошел по конкурсу или просто предложить другую, более хорошую? А как «правильно» ответить на вопрос дошкольника о существовании Деда Мороза? Мы не хотим расстраивать ребенка, «травмировать психику» и поэтому многие предпочитают мягкий для ребенка вариант, то есть неправду, или полуправду. А иногда что-то сочинить на ходу, гораздо проще, чем подбирать слова, интонации и думать о произведенном эффекте.

Воспитание детей – это всегда творчество и постоянный выбор. Дети любят задавать вопросы, которые зачастую ставят нас в тупик. Иногда нас ставит перед нелегким выбором сама жизнь: Сказать
ли двухлетнему малышу, что мама уходит в кино и когда вернется,
он будет уже спать или потихонечку улизнуть из дома, оставив
с бабушкой? Сказать ребенку, что любимый хомячок умер, или придумать, что убежал погулять? Сказать, что в эту гимназию
он не прошел по конкурсу или просто предложить другую, более хорошую? А как «правильно» ответить на вопрос дошкольника
о существовании Деда Мороза? Мы не хотим расстраивать ребенка, «травмировать психику» и поэтому многие предпочитают мягкий для ребенка вариант, то есть неправду, или полуправду. А иногда что-то сочинить на ходу, гораздо проще, чем подбирать слова, интонации
и думать о произведенном эффекте.

Воспитание детей – это всегда творчество и постоянный выбор. Дети любят задавать вопросы, которые зачастую ставят нас в тупик. Иногда нас ставит перед нелегким выбором сама жизнь: Сказать ли двухлетнему малышу,
что мама уходит в кино и когда вернется, он будет уже спать или потихонечку улизнуть из дома, оставив
с бабушкой? Сказать ребенку, что любимый хомячок умер, или придумать, что убежал погулять? Сказать, что в эту гимназию он не прошел по конкурсу или просто предложить другую, более хорошую? А как «правильно» ответить на вопрос дошкольника о существовании Деда Мороза? Мы не хотим расстраивать ребенка, «травмировать психику» и поэтому многие предпочитают мягкий для ребенка вариант, то есть неправду, или полуправду. А иногда что-то сочинить на ходу, гораздо проще, чем подбирать слова, интонации и думать
о произведенном эффекте.

Почему неправда – это не выход и когда этот способ
«не травмировать психику» доставляет наибольшие травмы
и переживания, будем разбираться вместе. Еще, будучи студенткой факультета психологии, на лекциях о детском развитии мне запомнились слова преподавателя: «Чтобы вырастить психически здорового ребенка, родители должны соблюдать всего два правила. Первое – никогда
не обманывать ребенка. Второе – не делать за него то, что
он уже умеет делать сам». Почему же так важно говорить правду? Став мамой, и работая с родителями, я вижу, насколько много у нас соблазнов обмануть, придумать, обхитрить, промолчать.

Кто-то идет по этому пути, не задумываясь о последствиях, кто-то действует вполне осознанно. Говоря ребенку какую-либо информацию, мы формируем его представления о мире и о себе в этом мире. Чем больше неправды мы сообщаем ребенку, тем более шаткая конструкция у него складывается. Получается некий фундамент с дырками, в которые в любой момент можно провалиться. А после этого провала начинается недоверие к тому, кто дал такую информацию,
а что еще хуже – недоверие к себе.

Почему неправда – это не выход и когда этот способ «не травмировать психику» доставляет наибольшие травмы и переживания, будем разбираться вместе. Еще, будучи студенткой факультета психологии, на лекциях
о детском развитии мне запомнились слова преподавателя: «Чтобы вырастить психически здорового ребенка, родители должны соблюдать всего два правила. Первое – никогда не обманывать ребенка. Второе – не делать за него то, что он уже умеет делать сам». Почему же так важно говорить правду? Став мамой, и работая с родителями, я вижу, насколько много у нас соблазнов обмануть, придумать, обхитрить, промолчать.

Кто-то идет по этому пути,
не задумываясь о последствиях, кто-то действует вполне осознанно. Говоря ребенку какую-либо информацию, мы формируем его представления о мире и о себе в этом мире. Чем больше неправды мы сообщаем ребенку, тем более шаткая конструкция у него складывается. Получается некий фундамент с дырками, в которые в любой момент можно провалиться.
А после этого провала начинается недоверие к тому, кто дал такую информацию, а что еще хуже – недоверие к себе.

Почему неправда – это не выход и когда этот способ «не травмировать психику» доставляет наибольшие травмы и переживания, будем разбираться вместе. Еще, будучи студенткой факультета психологии, на лекциях
о детском развитии мне запомнились слова преподавателя: «Чтобы вырастить психически здорового ребенка, родители должны соблюдать всего два правила. Первое – никогда
не обманывать ребенка. Второе – не делать
за него то, что он уже умеет делать сам». Почему же так важно говорить правду? Став мамой,
и работая с родителями, я вижу, насколько много
у нас соблазнов обмануть, придумать, обхитрить, промолчать.

Кто-то идет по этому пути, не задумываясь
о последствиях, кто-то действует вполне осознанно. Говоря ребенку какую-либо информацию, мы формируем его представления
о мире и о себе в этом мире. Чем больше неправды мы сообщаем ребенку, тем более шаткая конструкция у него складывается. Получается некий фундамент с дырками, в которые
в любой момент можно провалиться. А после этого провала начинается недоверие к тому, кто дал такую информацию, а что еще хуже –
недоверие к себе.

Почему неправда – это не выход и когда этот способ
«не травмировать психику» доставляет наибольшие травмы
и переживания, будем разбираться вместе. Еще, будучи студенткой факультета психологии, на лекциях о детском развитии мне запомнились слова преподавателя: «Чтобы вырастить психически здорового ребенка, родители должны соблюдать всего два правила. Первое – никогда не обманывать ребенка. Второе – не делать
за него то, что он уже умеет делать сам». Почему же так важно говорить правду? Став мамой, и работая с родителями, я вижу, насколько много у нас соблазнов обмануть, придумать, обхитрить, промолчать.

Кто-то идет по этому пути, не задумываясь о последствиях, кто-то действует вполне осознанно. Говоря ребенку какую-либо информацию, мы формируем его представления о мире и о себе в этом мире. Чем больше неправды мы сообщаем ребенку, тем более шаткая конструкция у него складывается. Получается некий фундамент с дырками, в которые в любой момент можно провалиться. А после этого провала начинается недоверие к тому, кто дал такую информацию,
а что еще хуже – недоверие к себе.

Кто-то идет по этому пути,
не задумываясь о последствиях, кто-то действует вполне осознанно. Говоря ребенку какую-либо информацию,
мы формируем его представления о мире и о себе в этом мире. Чем больше неправды мы сообщаем ребенку, тем более шаткая конструкция у него складывается. Получается некий фундамент с дырками, в которые
в любой момент можно провалиться.
А после этого провала начинается недоверие к тому, кто дал такую информацию, а что еще хуже – недоверие к себе.

Кто-то идет по этому пути, не задумываясь о последствиях, кто-то действует вполне осознанно. Говоря ребенку какую-либо информацию, мы формируем его представления о мире и о себе
в этом мире. Чем больше неправды мы сообщаем ребенку, тем более шаткая конструкция у него складывается. Получается некий фундамент с дырками, в которые в любой момент можно провалиться. А после этого провала начинается недоверие к тому, кто дал такую информацию, а что еще хуже – недоверие к себе.

Кто-то идет по этому пути, не задумываясь о последствиях, кто-то действует вполне осознанно. Говоря ребенку какую-либо информацию, мы формируем его представления о мире и о себе в этом мире. Чем больше неправды мы сообщаем ребенку, тем более шаткая конструкция у него складывается. Получается некий фундамент с дырками, в которые в любой момент можно провалиться. А после этого провала начинается недоверие к тому, кто дал такую информацию, а что еще хуже – недоверие к себе.

Почему неправда – это не выход и когда этот способ «не травмировать психику» доставляет наибольшие травмы и переживания, будем разбираться вместе. Еще, будучи студенткой факультета психологии,
на лекциях о детском развитии мне запомнились слова преподавателя: «Чтобы вырастить психически здорового ребенка, родители должны соблюдать всего два правила. Первое – никогда не обманывать ребенка. Второе – не делать за него то, что он уже умеет делать сам». Почему же так важно говорить правду? Став мамой, и работая с родителями, я вижу, насколько много у нас соблазнов обмануть, придумать, обхитрить, промолчать.

утверждала Франсуаза Дальто, врач и всемирно известный французский психоаналитик. Ее идеи о том, что у ребенка есть язык общения до того как он начинает говорить были революционными для послевоенной Европы. Именно она стала утверждать, что ребенок все понимает и чувствует, когда от него пытаются что-то скрыть. Он чувствует настроение близких людей, так как зависит от них и поэтому вынужден «всматриваться и вслушиваться» в их состояния. Понимать и чувствовать – разные вещи. Именно поэтому, когда ребенок чувствует неладное, тревогу, напряжение, страх, исходящий от взрослых, а в ответ слышит «все хорошо», или просто молчание, – ребенок вынужден сам справляться со своими переживаниями. Есть три самых распространенных способа «переработать» свои переживания:

Недоверие к себе

Недоверие к близким людям

Болезнь

утверждала Франсуаза Дальто, врач и всемирно известный французский психоаналитик. Ее идеи о том, что у ребенка есть язык общения до того как он начинает говорить были революционными для послевоенной Европы. Именно она стала утверждать, что ребенок все понимает и чувствует, когда от него пытаются что-то скрыть.
Он чувствует настроение близких людей, так как зависит от них и поэтому вынужден «всматриваться
и вслушиваться» в их состояния. Понимать и чувствовать – разные вещи. Именно поэтому, когда ребенок чувствует неладное, тревогу, напряжение, страх, исходящий от взрослых, а в ответ слышит «все хорошо», или просто молчание, – ребенок вынужден сам справляться со своими переживаниями. Есть три самых распространенных способа «переработать» свои переживания:

Недоверие к близким
людям

утверждала Франсуаза Дальто, врач
и всемирно известный французский психоаналитик. Ее идеи о том, что у ребенка есть язык общения до того как он начинает говорить были революционными для послевоенной Европы. Именно она стала утверждать, что ребенок все понимает и чувствует, когда от него пытаются что-то скрыть. Он чувствует настроение близких людей, так как зависит от них и поэтому вынужден «всматриваться и вслушиваться» в их состояния. Понимать и чувствовать – разные вещи. Именно поэтому, когда ребенок чувствует неладное, тревогу, напряжение, страх, исходящий от взрослых, а в ответ слышит «все хорошо», или просто молчание, – ребенок вынужден сам справляться со своими переживаниями. Есть три самых распространенных способа «переработать» свои переживания:

утверждала Франсуаза Дальто, врач и всемирно известный французский психоаналитик. Ее идеи о том, что у ребенка есть язык общения до того как он начинает говорить были революционными для послевоенной Европы. Именно она стала утверждать, что ребенок все понимает и чувствует, когда от него пытаются что-то скрыть. Он чувствует настроение близких людей, так как зависит
от них и поэтому вынужден «всматриваться и вслушиваться» в их состояния. Понимать и чувствовать – разные вещи. Именно поэтому, когда ребенок чувствует неладное, тревогу, напряжение, страх, исходящий от взрослых, а в ответ слышит «все хорошо», или просто молчание, – ребенок вынужден сам справляться со своими переживаниями. Есть три самых распространенных способа «переработать» свои переживания:

утверждала Франсуаза Дальто, врач и всемирно известный французский психоаналитик. Ее идеи о том, что у ребенка есть язык общения до того как он начинает говорить были революционными для послевоенной Европы. Именно она стала утверждать, что ребенок все понимает и чувствует, когда
от него пытаются что-то скрыть. Он чувствует настроение близких людей, так как зависит от них
и поэтому вынужден «всматриваться и вслушиваться» в их состояния. Понимать и чувствовать – разные вещи. Именно поэтому, когда ребенок чувствует неладное, тревогу, напряжение, страх, исходящий
от взрослых, а в ответ слышит «все хорошо», или просто молчание, – ребенок вынужден сам справляться со своими переживаниями. Есть три самых распространенных способа «переработать» свои переживания:

Обманывая ребенка, мы испытываем какую-либо выгоду или уходим от неприятных чувств. Пример: мама десятилетней Маши собралась с подругой в тур по Италии. Маша была страстной поклонницей итальянской кухни и давно мечтала
о поездке. Однако мама решила ехать без дочери и в целях экономии и потому что так «проще». Рассказывая дочери
о решении поехать, она сразу, предвидя недовольство, сообщила, что в тур берут только совершеннолетних. Машина мама хотела избежать неприятных чувств, однако создала
их. «После разговора я сразу почувствовала напряжение, чувствовала себя «обманщицей», которая не доверяет своей дочери», – делится женщина.

Обманывая ребенка, мы испытываем какую-либо выгоду или уходим от неприятных чувств. Пример: мама десятилетней Маши собралась с подругой в тур по Италии. Маша была страстной поклонницей итальянской кухни и давно мечтала о поездке. Однако мама решила ехать без дочери и в целях экономии и потому что так «проще». Рассказывая дочери о решении поехать, она сразу, предвидя недовольство, сообщила, что в тур берут только совершеннолетних. Машина мама хотела избежать неприятных чувств, однако создала их. «После разговора я сразу почувствовала напряжение, чувствовала себя «обманщицей», которая не доверяет своей дочери», – делится женщина.

Обманывая ребенка, мы испытываем какую-либо выгоду или уходим от неприятных чувств. Пример: мама десятилетней Маши собралась с подругой
в тур по Италии. Маша была страстной поклонницей итальянской кухни и давно мечтала
о поездке. Однако мама решила ехать без дочери и в целях экономии и потому что так «проще». Рассказывая дочери о решении поехать, она сразу, предвидя недовольство, сообщила, что
в тур берут только совершеннолетних. Машина мама хотела избежать неприятных чувств, однако создала их. «После разговора я сразу почувствовала напряжение, чувствовала себя «обманщицей», которая не доверяет своей дочери», – делится женщина.

Обманывая ребенка, мы испытываем какую-либо выгоду или уходим от неприятных чувств. Пример: мама десятилетней Маши собралась с подругой в тур по Италии. Маша была страстной поклонницей итальянской кухни и давно мечтала о поездке. Однако мама решила ехать без дочери и в целях экономии и потому что так «проще». Рассказывая дочери о решении поехать, она сразу, предвидя недовольство, сообщила, что в тур берут только совершеннолетних. Машина мама хотела избежать неприятных чувств, однако создала их. «После разговора я сразу почувствовала напряжение, чувствовала себя «обманщицей», которая не доверяет своей дочери», – делится женщина.

Обманывая ребенка, мы испытываем какую-либо выгоду или уходим от неприятных чувств. Пример: мама десятилетней Маши собралась с подругой
в тур по Италии. Маша была страстной поклонницей итальянской кухни и давно мечтала
о поездке. Однако мама решила ехать без дочери и в целях экономии и потому что так «проще». Рассказывая дочери о решении поехать, она сразу, предвидя недовольство, сообщила, что
в тур берут только совершеннолетних. Машина мама хотела избежать неприятных чувств, однако создала их. «После разговора я сразу почувствовала напряжение, чувствовала себя «обманщицей», которая не доверяет своей дочери», – делится женщина.

В их свободных, теплых отношениях образовалась зона напряжения. Дочь искренне сетовала на «дурацкие» правила, завидуя матери. Вроде бы ничего не изменилось, но мама чувствовала необходимость контролировать свою ложь и напряжение нарастало. Поэтому через пару дней, она рассказала дочери правду, что дело не в правилах, а в ее решении. Были слезы, обида, а потом и прощение. «Я поняла, что обманывая дочь, я в будущем добьюсь того же. А мне очень бы хотелось доверия с ее стороны», – делится своими выводами мама Маши. Но интересно и то, что дети тоже чувствуют расхождение слов и дел у близких. Это может выражаться просто в повышенной тревожности, чрезмерной активности, либо, наоборот, в замкнутости и недоверии к себе.

К сожалению, у детей нет НИКАКОЙ возможности самостоятельно понять причину своих переживаний. Для этого рядом нужен близкий взрослый. Взрослый, который умеет говорить правду.

Получается, что мы обманываем, не договариваем, чтобы избежать своих неприятных чувств, но этим формируем отношения, в которых доверие пунктирно. Тут доверяю, тут нет. Хотим ли мы этого на самом деле? Родителям бывает сложно «отстоять» свое право на отдельность, на свою зону свободы без чувства вины и в ход идет ложь.

В их свободных, теплых отношениях образовалась зона напряжения. Дочь искренне сетовала на «дурацкие» правила, завидуя матери. Вроде бы ничего не изменилось, но мама чувствовала необходимость контролировать свою ложь и напряжение нарастало. Поэтому через пару дней, она рассказала дочери правду, что дело не в правилах, а в ее решении. Были слезы, обида, а потом и прощение. «Я поняла, что обманывая дочь, я в будущем добьюсь того же.
А мне очень бы хотелось доверия с ее стороны», – делится своими выводами мама Маши. Но интересно и то, что дети тоже чувствуют расхождение слов и дел у близких. Это может выражаться просто в повышенной тревожности, чрезмерной активности, либо, наоборот,
в замкнутости и недоверии к себе.

К сожалению, у детей нет НИКАКОЙ возможности самостоятельно понять причину своих переживаний. Для этого рядом нужен близкий взрослый. Взрослый, который умеет говорить правду.

Получается, что мы обманываем,
не договариваем, чтобы избежать своих неприятных чувств, но этим формируем отношения, в которых доверие пунктирно. Тут доверяю, тут нет. Хотим ли мы этого на самом деле? Родителям бывает сложно «отстоять» свое право
на отдельность, на свою зону свободы без чувства вины и в ход идет ложь.

В их свободных, теплых отношениях образовалась зона напряжения. Дочь искренне сетовала на «дурацкие» правила, завидуя матери. Вроде бы ничего не изменилось, но мама чувствовала необходимость контролировать свою ложь
и напряжение нарастало. Поэтому через пару дней, она рассказала дочери правду, что дело не
в правилах, а в ее решении. Были слезы, обида,
а потом и прощение. «Я поняла, что обманывая дочь, я в будущем добьюсь того же.
А мне очень бы хотелось доверия с ее стороны», – делится своими выводами мама Маши.
Но интересно и то, что дети тоже чувствуют расхождение слов и дел у близких. Это может выражаться просто в повышенной тревожности, чрезмерной активности, либо, наоборот,
в замкнутости и недоверии к себе.

К сожалению, у детей нет НИКАКОЙ возможности самостоятельно понять причину своих переживаний. Для этого рядом нужен близкий взрослый. Взрослый, который умеет говорить правду.

Получается, что мы обманываем, не договариваем, чтобы избежать своих неприятных чувств, но этим формируем отношения, в которых доверие пунктирно. Тут доверяю, тут нет. Хотим ли мы этого на самом деле? Родителям бывает сложно «отстоять» свое право на отдельность, на свою зону свободы без чувства вины и в ход идет ложь.

В их свободных, теплых отношениях образовалась зона напряжения. Дочь искренне сетовала на «дурацкие» правила, завидуя матери. Вроде бы ничего не изменилось, но мама чувствовала необходимость контролировать свою ложь и напряжение нарастало. Поэтому через пару дней, она рассказала дочери правду, что дело не в правилах, а в ее решении. Были слезы, обида, а потом
и прощение. «Я поняла, что обманывая дочь, я в будущем добьюсь того же. А мне очень бы хотелось доверия с ее стороны», – делится своими выводами мама Маши. Но интересно и то, что дети тоже чувствуют расхождение слов и дел у близких. Это может выражаться просто в повышенной тревожности, чрезмерной активности, либо, наоборот, в замкнутости и недоверии к себе.

К сожалению, у детей нет НИКАКОЙ возможности самостоятельно понять причину своих переживаний. Для этого рядом нужен близкий взрослый. Взрослый, который умеет говорить правду.

Получается, что мы обманываем, не договариваем, чтобы избежать своих неприятных чувств, но этим формируем отношения,
в которых доверие пунктирно. Тут доверяю, тут нет. Хотим ли мы этого на самом деле? Родителям бывает сложно «отстоять» свое право на отдельность, на свою зону свободы без чувства вины
и в ход идет ложь.

В их свободных, теплых отношениях образовалась зона напряжения. Дочь искренне сетовала
на «дурацкие» правила, завидуя матери. Вроде бы ничего не изменилось, но мама чувствовала необходимость контролировать свою ложь и напряжение нарастало. Поэтому через пару дней, она рассказала дочери правду, что дело не в правилах, а в ее решении. Были слезы, обида, а потом
и прощение. «Я поняла, что обманывая дочь, я в будущем добьюсь того же. А мне очень бы хотелось доверия с ее стороны», – делится своими выводами мама Маши. Но интересно и то, что дети тоже чувствуют расхождение слов и дел у близких. Это может выражаться просто в повышенной тревожности, чрезмерной активности, либо, наоборот, в замкнутости и недоверии к себе.

К сожалению, у детей нет НИКАКОЙ возможности самостоятельно понять причину своих переживаний. Для этого рядом нужен близкий взрослый. Взрослый, который умеет говорить правду.

Получается, что мы обманываем, не договариваем, чтобы избежать своих неприятных чувств, но этим формируем отношения, в которых доверие пунктирно. Тут доверяю, тут нет. Хотим ли мы этого на самом деле? Родителям бывает сложно «отстоять» свое право на отдельность, на свою зону свободы без чувства вины и в ход идет ложь.

Конечно же, бытовая неправда типа «внученька, это кошка съела твою конфетку» отличается по силе разрушений с неправдой глобальной, которая касается жизни и смерти. Каждый ребенок имеет право знать обстоятельства своего рождения и своей жизни. Эта информация помогает ему в поисках своей идентичности, в понимании «кто я такой?» в выстраивании отношений
с людьми и умении понимать и принимать себя. Все дети, у которых есть опыт родительского отказа, сталкиваются с ситуацией незнания, недоумения
и непонимания. Психологи, работающие с приемными детьми не только
в теории, но и на практике знают, чем чревато «закрытое» усыновление
и какими непредсказуемыми последствиями характерно..

Конечно же, бытовая неправда типа «внученька, это кошка съела твою конфетку» отличается по силе разрушений с неправдой глобальной, которая касается жизни и смерти. Каждый ребенок имеет право знать обстоятельства своего рождения и своей жизни. Эта информация помогает ему
в поисках своей идентичности,
в понимании «кто я такой?»
в выстраивании отношений с людьми и умении понимать и принимать себя. Все дети, у которых есть опыт родительского отказа, сталкиваются с ситуацией незнания, недоумения и непонимания. Психологи, работающие с приемными детьми не только в теории, но и на практике знают, чем чревато «закрытое» усыновление и какими непредсказуемыми последствиями характерно..

Конечно же, бытовая неправда типа «внученька, это кошка съела твою конфетку» отличается по силе разрушений с неправдой глобальной, которая касается жизни и смерти. Каждый ребенок имеет право знать обстоятельства своего рождения
и своей жизни. Эта информация помогает ему
в поисках своей идентичности, в понимании «кто
я такой?» в выстраивании отношений с людьми и умении понимать и принимать себя. Все дети,
у которых есть опыт родительского отказа, сталкиваются с ситуацией незнания, недоумения
и непонимания. Психологи, работающие
с приемными детьми не только в теории, но и на практике знают, чем чревато «закрытое» усыновление и какими непредсказуемыми последствиями характерно..

Конечно же, бытовая неправда типа «внученька, это кошка съела твою конфетку» отличается по силе разрушений с неправдой глобальной, которая касается жизни и смерти. Каждый ребенок имеет право знать обстоятельства своего рождения и своей жизни. Эта информация помогает ему в поисках своей идентичности,
в понимании «кто я такой?» в выстраивании отношений с людьми
и умении понимать и принимать себя. Все дети, у которых есть опыт родительского отказа, сталкиваются с ситуацией незнания, недоумения и непонимания. Психологи, работающие с приемными детьми не только в теории, но и на практике знают, чем чревато «закрытое» усыновление и какими непредсказуемыми последствиями характерно..

Конечно же, бытовая неправда типа «внученька, это кошка съела твою конфетку» отличается по силе разрушений с неправдой глобальной, которая касается жизни и смерти. Каждый ребенок имеет право знать обстоятельства своего рождения и своей жизни. Эта информация помогает ему в поисках своей идентичности,
в понимании «кто я такой?» в выстраивании отношений с людьми
и умении понимать и принимать себя. Все дети, у которых есть опыт родительского отказа, сталкиваются с ситуацией незнания, недоумения и непонимания. Психологи, работающие с приемными детьми не только в теории, но и на практике знают, чем чревато «закрытое» усыновление и какими непредсказуемыми последствиями характерно..

Конечно же, бытовая неправда типа «внученька, это кошка съела твою конфетку» отличается по силе разрушений с неправдой глобальной, которая касается жизни и смерти. Каждый ребенок имеет право знать обстоятельства своего рождения и своей жизни. Эта информация помогает ему в поисках своей идентичности, в понимании «кто я такой?» в выстраивании отношений с людьми и умении понимать и принимать себя. Все дети, у которых есть опыт родительского отказа, сталкиваются
с ситуацией незнания, недоумения и непонимания. Психологи, работающие с приемными детьми не только в теории, но и на практике знают, чем чревато «закрытое» усыновление и какими непредсказуемыми последствиями характерно..

Каждый ребенок имеет право знать обстоятельства своей жизни, причем, не дожидаясь совершеннолетия. Это надо делать с момента появления ребенка в семье, дозируя информацию, соответственно возрасту, и делать это грамотно. Многие родители хотят скрыть правду, чтобы «защитить» ребенка. Однако, при ближайшем рассмотрении, всегда всплывают истинные мотивы взрослых: страх, неуверенность в себе, чувство вины и другие. В жизни гораздо чаще, чем с усыновлением, можно столкнуться
с ситуацией, когда матери скрывали от детей имя биологического отца. Отца, который бросил мать, который не захотел или не смог дать ребенку ничего, кроме самой жизни.

Кто-то выдавал за отца нового мужа, кто-то рассказывал историю наподобие «моряка дальнего плавания», кто-то просто молчал, потому что «ребенок не спрашивает». Даже когда ребенок не спрашивает, – он чувствует, он уже ЗНАЕТ, то, что с ним было. Это его история. Вопрос лишь в том, находит ли она сочувствие и понимания у близких людей. Недаром сейчас в Европе и Канаде развито целое движение выросшими детьми «из банка спермы», которые желают найти своих отцов, и выступают категорически против анонимности банков спермы.

Каждый ребенок имеет право знать обстоятельства своей жизни, причем, не дожидаясь совершеннолетия. Это надо делать с момента появления ребенка в семье, дозируя информацию, соответственно возрасту, и делать это грамотно. Многие родители хотят скрыть правду, чтобы «защитить» ребенка. Однако, при ближайшем рассмотрении, всегда всплывают истинные мотивы взрослых: страх, неуверенность в себе, чувство вины и другие. В жизни гораздо чаще, чем с усыновлением, можно столкнуться с ситуацией, когда матери скрывали от детей имя биологического отца. Отца, который бросил мать, который не захотел или не смог дать ребенку ничего, кроме самой жизни.

Кто-то выдавал за отца нового мужа, кто-то рассказывал историю наподобие «моряка дальнего плавания», кто-то просто молчал, потому что «ребенок не спрашивает». Даже когда ребенок не спрашивает, – он чувствует, он уже ЗНАЕТ, то, что с ним было. Это его история. Вопрос лишь в том, находит ли она сочувствие и понимания у близких людей. Недаром сейчас в Европе
и Канаде развито целое движение выросшими детьми «из банка спермы», которые желают найти своих отцов, и выступают категорически против анонимности банков спермы.

Каждый ребенок имеет право знать обстоятельства своей жизни, причем,
не дожидаясь совершеннолетия. Это надо делать с момента появления ребенка в семье, дозируя информацию, соответственно возрасту, и делать это грамотно. Многие родители хотят скрыть правду, чтобы «защитить» ребенка. Однако, при ближайшем рассмотрении, всегда всплывают истинные мотивы взрослых: страх, неуверенность в себе, чувство вины и другие. В жизни гораздо чаще, чем с усыновлением, можно столкнуться
с ситуацией, когда матери скрывали от детей имя биологического отца. Отца, который бросил мать, который не захотел или не смог дать ребенку ничего, кроме самой жизни.

Кто-то выдавал за отца нового мужа, кто-то рассказывал историю наподобие «моряка дальнего плавания», кто-то просто молчал, потому что «ребенок не спрашивает». Даже когда ребенок
не спрашивает, – он чувствует, он уже ЗНАЕТ, то, что с ним было. Это его история. Вопрос лишь
в том, находит ли она сочувствие и понимания
у близких людей. Недаром сейчас в Европе
и Канаде развито целое движение выросшими детьми «из банка спермы», которые желают найти своих отцов, и выступают категорически против анонимности банков спермы.

Каждый ребенок имеет право знать обстоятельства своей жизни, причем, не дожидаясь совершеннолетия. Это надо делать с момента появления ребенка в семье, дозируя информацию, соответственно возрасту, и делать это грамотно. Многие родители хотят скрыть правду, чтобы «защитить» ребенка. Однако, при ближайшем рассмотрении, всегда всплывают истинные мотивы взрослых: страх, неуверенность в себе, чувство вины и другие. В жизни гораздо чаще, чем с усыновлением, можно столкнуться с ситуацией, когда матери скрывали от детей имя биологического отца. Отца, который бросил мать, который не захотел или не смог дать ребенку ничего, кроме самой жизни.

Кто-то выдавал за отца нового мужа, кто-то рассказывал историю наподобие «моряка дальнего плавания», кто-то просто молчал, потому что «ребенок не спрашивает». Даже когда ребенок
не спрашивает, – он чувствует, он уже ЗНАЕТ, то, что с ним было. Это его история. Вопрос лишь в том, находит ли она сочувствие
и понимания у близких людей. Недаром сейчас в Европе и Канаде развито целое движение выросшими детьми «из банка спермы», которые желают найти своих отцов, и выступают категорически против анонимности банков спермы.

Каждый ребенок имеет право знать обстоятельства своей жизни, причем, не дожидаясь совершеннолетия. Это надо делать с момента появления ребенка в семье, дозируя информацию, соответственно возрасту, и делать это грамотно. Многие родители хотят скрыть правду, чтобы «защитить» ребенка. Однако, при ближайшем рассмотрении, всегда всплывают истинные мотивы взрослых: страх, неуверенность в себе, чувство вины и другие. В жизни гораздо чаще, чем
с усыновлением, можно столкнуться с ситуацией, когда матери скрывали от детей имя биологического отца. Отца, который бросил мать, который не захотел или не смог дать ребенку ничего, кроме самой жизни.

Кто-то выдавал за отца нового мужа, кто-то рассказывал историю наподобие «моряка дальнего плавания», кто-то просто молчал, потому что «ребенок не спрашивает». Даже когда ребенок
не спрашивает, – он чувствует, он уже ЗНАЕТ, то, что с ним было. Это его история. Вопрос лишь в том, находит ли она сочувствие и понимания у близких людей. Недаром сейчас в Европе и Канаде развито целое движение выросшими детьми «из банка спермы», которые желают найти своих отцов, и выступают категорически против анонимности банков спермы.

С этим вопросом рано или поздно сталкиваются все родители. К сожалению, иногда совсем неожиданно с этим сталкивает жизнь. Да, все когда-нибудь умирают. Это непросто и грустно признавать. Люди могут по-разному относиться к вопросам бессмертия души, переселения душ, но, очевидно, что всем нам приходится рано или поздно прощаться с близкими отношениями. Это конец сложившихся отношений и начало других. Поэтому не стоит рассказывать ребенку сказки о стране, где никто никогда не умирает, замалчивать то, чем ребенок интересуется. Проще всего говорить о смерти на более отвлеченных явлениях – все дети обычно интересуются, что это с голубем, который лежит на обочине, почему он не шевелится и не улетает
и так далее. Тут самое время объяснить малышу, что он погиб, и не сможет уже никогда летать, а не придумывать небылицы.

С этим вопросом рано или поздно сталкиваются все родители.
К сожалению, иногда совсем неожиданно с этим сталкивает жизнь. Да, все когда-нибудь умирают. Это непросто и грустно признавать. Люди могут по-разному относиться к вопросам бессмертия души, переселения душ, но, очевидно, что всем нам приходится рано или поздно прощаться с близкими отношениями. Это конец сложившихся отношений и начало других. Поэтому не стоит рассказывать ребенку сказки о стране, где никто никогда не умирает, замалчивать то, чем ребенок интересуется. Проще всего говорить о смерти на более отвлеченных явлениях – все дети обычно интересуются, что это с голубем, который лежит на обочине, почему он не шевелится и не улетает и так далее. Тут самое время объяснить малышу, что он погиб, и не сможет уже никогда летать, а не придумывать небылицы.

С этим вопросом рано или поздно сталкиваются все родители. К сожалению, иногда совсем неожиданно с этим сталкивает жизнь. Да, все когда-нибудь умирают. Это непросто и грустно признавать. Люди могут по-разному относиться
к вопросам бессмертия души, переселения душ, но, очевидно, что всем нам приходится рано или поздно прощаться с близкими отношениями. Это конец сложившихся отношений и начало других. Поэтому не стоит рассказывать ребенку сказки
о стране, где никто никогда не умирает, замалчивать то, чем ребенок интересуется. Проще всего говорить о смерти на более отвлеченных явлениях – все дети обычно интересуются, что это с голубем, который лежит на обочине, почему он не шевелится и не улетает и так далее. Тут самое время объяснить малышу, что он погиб, и не сможет уже никогда летать, а не придумывать небылицы.

С этим вопросом рано или поздно сталкиваются все родители.
К сожалению, иногда совсем неожиданно с этим сталкивает жизнь. Да, все когда-нибудь умирают. Это непросто и грустно признавать. Люди могут по-разному относиться к вопросам бессмертия души, переселения душ, но, очевидно, что всем нам приходится рано или поздно прощаться с близкими отношениями. Это конец сложившихся отношений и начало других. Поэтому не стоит рассказывать ребенку сказки о стране, где никто никогда не умирает, замалчивать то, чем ребенок интересуется. Проще всего говорить о смерти на более отвлеченных явлениях – все дети обычно интересуются, что это с голубем, который лежит на обочине, почему он не шевелится и не улетает и так далее. Тут самое время объяснить малышу, что он погиб, и не сможет уже никогда летать,
а не придумывать небылицы.

С этим вопросом рано или поздно сталкиваются все родители.К сожалению, иногда совсем неожиданно с этим сталкивает жизнь. Да, все когда-нибудь умирают. Это непросто и грустно признавать. Люди могут по-разному относиться к вопросам бессмертия души, переселения душ, но, очевидно, что всем нам приходится рано или поздно прощаться с близкими отношениями. Это конец сложившихся отношений и начало других. Поэтому не стоит рассказывать ребенку сказки о стране, где никто никогда не умирает, замалчивать то, чем ребенок интересуется. Проще всего говорить о смерти на более отвлеченных явлениях – все дети обычно интересуются, что это с голубем, который лежит на обочине, почему он не шевелится и не улетает и так далее. Тут самое время объяснить малышу, что он погиб,
и не сможет уже никогда летать, а не придумывать небылицы.

Самым трудным для родителей бывает вопрос ребенка: «А ты тоже умрешь?» Ответ типа: «О, это будет еще очень не скоро, сначала ты вырастешь, я стану бабушкой, еще пройдет много-много лет. Не стоит переживать сейчас об этом» – обычно успокаивает детей. Ответ на вопрос: «А я тоже умру?» можно построить по такому же принципу, добавив, что вы очень хотите, чтобы «ты жил долго-долго и был счастливым человеком». Особенно опасно замалчивать смерть близких людей – бабушек, дедушек, родителей. Конечно, это известие будет нелегким для ребенка, но у него появится возможность переживать свое горе сообща с семьей, говорить об этом, выводя свои чувства наружу, не «закапывая» в симптомы
и психосоматические заболевания.

Мне не раз приходилось, как психологу, работать с детьми
по разным проблемам, когда в ходе работы «всплывали» переживания ребенка об умерших родственниках. Родители очень удивлялись, утверждая, что ребенок этого не знает, ему не сообщали о смерти. А между тем ребенок все «знал» на своем уровне, однако, не имел возможности это обсуждать. Именно это замалчивание, непонимание родителей, что ребенок не бесчувственный кабачок, что живя в пространстве взрослых, он все чувствует, отслеживает чужие реакции, приводит к психологическим травмам. У ребенка чувство есть, а объяснения ему нет, – в этом «зазоре» и формируются страхи, фантазии, а потом и симптомы.

Самым трудным для родителей бывает вопрос ребенка: «А ты тоже умрешь?» Ответ типа: «О, это будет еще очень не скоро, сначала ты вырастешь, я стану бабушкой, еще пройдет много-много лет. Не стоит переживать сейчас об этом» – обычно успокаивает детей. Ответ на вопрос: «А я тоже умру?» можно построить по такому же принципу, добавив, что вы очень хотите, чтобы «ты жил долго-долго и был счастливым человеком». Особенно опасно замалчивать смерть близких людей – бабушек, дедушек, родителей. Конечно, это известие будет нелегким для ребенка, но у него появится возможность переживать свое горе сообща с семьей, говорить об этом, выводя свои чувства наружу, не «закапывая» в симптомы
и психосоматические заболевания.

Мне не раз приходилось, как психологу, работать с детьми по разным проблемам, когда в ходе работы «всплывали» переживания ребенка об умерших родственниках. Родители очень удивлялись, утверждая, что ребенок этого не знает, ему не сообщали о смерти. А между тем ребенок все «знал» на своем уровне, однако, не имел возможности это обсуждать. Именно это замалчивание, непонимание родителей, что ребенок не бесчувственный кабачок, что живя в пространстве взрослых, он все чувствует, отслеживает чужие реакции, приводит к психологическим травмам. У ребенка чувство есть,
а объяснения ему нет, – в этом «зазоре» и формируются страхи, фантазии, а потом и симптомы.

Самым трудным для родителей бывает вопрос ребенка: «А ты тоже умрешь?» Ответ типа: «О, это будет еще очень не скоро, сначала ты вырастешь, я стану бабушкой, еще пройдет много-много лет. Не стоит переживать сейчас об этом» – обычно успокаивает детей. Ответ на вопрос: «А я тоже умру?» можно построить по такому же принципу, добавив, что вы очень хотите, чтобы «ты жил долго-долго и был счастливым человеком». Особенно опасно замалчивать смерть близких людей – бабушек, дедушек, родителей. Конечно, это известие будет нелегким для ребенка,
но у него появится возможность переживать свое горе сообща с семьей, говорить об этом, выводя свои чувства наружу, не «закапывая» в симптомы
и психосоматические заболевания.

Мне не раз приходилось, как психологу, работать
с детьми по разным проблемам, когда в ходе работы «всплывали» переживания ребенка об умерших родственниках. Родители очень удивлялись, утверждая, что ребенок этого не знает, ему не сообщали о смерти. А между тем ребенок все «знал» на своем уровне, однако, не имел возможности это обсуждать. Именно это замалчивание, непонимание родителей, что ребенок не бесчувственный кабачок, что живя
в пространстве взрослых, он все чувствует, отслеживает чужие реакции, приводит
к психологическим травмам. У ребенка чувство есть, а объяснения ему нет, – в этом «зазоре»
и формируются страхи, фантазии, а потом
и симптомы.

Самым трудным для родителей бывает вопрос ребенка: «А ты тоже умрешь?» Ответ типа: «О, это будет еще очень не скоро, сначала ты вырастешь, я стану бабушкой, еще пройдет много-много лет. Не стоит переживать сейчас об этом» – обычно успокаивает детей. Ответ на вопрос: «А я тоже умру?» можно построить по такому же принципу, добавив, что вы очень хотите, чтобы «ты жил долго-долго и был счастливым человеком». Особенно опасно замалчивать смерть близких людей – бабушек, дедушек, родителей. Конечно, это известие будет нелегким для ребенка, но у него появится возможность переживать свое горе сообща с семьей, говорить
об этом, выводя свои чувства наружу, не «закапывая» в симптомы
и психосоматические заболевания.

Мне не раз приходилось, как психологу, работать с детьми
по разным проблемам, когда в ходе работы «всплывали» переживания ребенка об умерших родственниках. Родители очень удивлялись, утверждая, что ребенок этого не знает, ему не сообщали о смерти. А между тем ребенок все «знал» на своем уровне, однако, не имел возможности это обсуждать. Именно это замалчивание, непонимание родителей, что ребенок
не бесчувственный кабачок, что живя в пространстве взрослых,
он все чувствует, отслеживает чужие реакции, приводит
к психологическим травмам. У ребенка чувство есть, а объяснения ему нет, – в этом «зазоре» и формируются страхи, фантазии, а потом и симптомы.

Самым трудным для родителей бывает вопрос ребенка: «А ты тоже умрешь?» Ответ типа: «О, это будет еще очень не скоро, сначала ты вырастешь, я стану бабушкой, еще пройдет много-много лет. Не стоит переживать сейчас об этом» – обычно успокаивает детей. Ответ на вопрос: «А я тоже умру?» можно построить по такому же принципу, добавив, что вы очень хотите, чтобы «ты жил долго-долго и был счастливым человеком». Особенно опасно замалчивать смерть близких людей – бабушек, дедушек, родителей. Конечно, это известие будет нелегким для ребенка, но у него появится возможность переживать свое горе сообща с семьей, говорить об этом, выводя свои чувства наружу, не «закапывая» в симптомы и психосоматические заболевания.

Мне не раз приходилось, как психологу, работать с детьми по разным проблемам, когда в ходе работы «всплывали» переживания ребенка об умерших родственниках. Родители очень удивлялись, утверждая, что ребенок этого не знает, ему не сообщали о смерти. А между тем ребенок все «знал» на своем уровне, однако, не имел возможности это обсуждать. Именно это замалчивание, непонимание родителей, что ребенок не бесчувственный кабачок, что живя в пространстве взрослых,
он все чувствует, отслеживает чужие реакции, приводит к психологическим травмам. У ребенка чувство есть, а объяснения ему нет, – в этом «зазоре» и формируются страхи, фантазии, а потом и симптомы.

Я думаю, всем нам приходилось быть свидетелями (или авторами) устрашающих увещеваний типа: «Будешь баловаться, останешься в магазине, а я уйду домой». Ведь окружающим понятно, что разумная мать не оставит ребенка в торговом центре одного, это лишь неправдоподобная угроза. «Не заходи в кладовку, там серый волк», – говорят малышу, чтобы не лазил, куда не следует. Но бывают и более жесткие педагогические варианты. Моя уже взрослая клиентка как одно из самых травмирующих детских воспоминаний приводит следующее: «Когда мне было шесть лет, моя мама ждала ребенка.

Я думаю, всем нам приходилось быть свидетелями (или авторами) устрашающих увещеваний типа: «Будешь баловаться, останешься в магазине, а я уйду домой». Ведь окружающим понятно, что разумная мать не оставит ребенка в торговом центре одного, это лишь неправдоподобная угроза.
«Не заходи в кладовку, там серый волк», – говорят малышу, чтобы не лазил, куда не следует. Но бывают и более жесткие педагогические варианты. Моя уже взрослая клиентка как одно из самых травмирующих детских воспоминаний приводит следующее: «Когда мне было шесть лет, моя мама ждала ребенка.

Я думаю, всем нам приходилось быть свидетелями (или авторами) устрашающих увещеваний типа: «Будешь баловаться, останешься в магазине,
а я уйду домой». Ведь окружающим понятно, что разумная мать не оставит ребенка в торговом центре одного, это лишь неправдоподобная угроза. «Не заходи в кладовку, там серый волк», – говорят малышу, чтобы не лазил, куда не следует.
Но бывают и более жесткие педагогические варианты. Моя уже взрослая клиентка как одно
из самых травмирующих детских воспоминаний приводит следующее: «Когда мне было шесть лет, моя мама ждала ребенка.

Я думаю, всем нам приходилось быть свидетелями (или авторами) устрашающих увещеваний типа: «Будешь баловаться, останешься
в магазине, а я уйду домой». Ведь окружающим понятно, что разумная мать не оставит ребенка в торговом центре одного, это лишь неправдоподобная угроза. «Не заходи в кладовку, там серый волк», – говорят малышу, чтобы не лазил, куда не следует.
Но бывают и более жесткие педагогические варианты. Моя уже взрослая клиентка как одно из самых травмирующих детских воспоминаний приводит следующее: «Когда мне было шесть лет, моя мама ждала ребенка.

Я думаю, всем нам приходилось быть свидетелями (или авторами) устрашающих увещеваний типа: «Будешь баловаться, останешься в магазине,
а я уйду домой». Ведь окружающим понятно, что разумная мать не оставит ребенка в торговом центре одного, это лишь неправдоподобная угроза. «Не заходи в кладовку, там серый волк», – говорят малышу, чтобы не лазил, куда не следует.
Но бывают и более жесткие педагогические варианты. Моя уже взрослая клиентка как одно
из самых травмирующих детских воспоминаний приводит следующее: «Когда мне было шесть лет, моя мама ждала ребенка.

Я прекрасно помню ее большой живот и свое восторженное предчувствие – что же будет дальше, каким же родится малыш? Как-то я в чем-то провинилась, мама сильно разгневалась и сказала: «Если ты так себя ведешь, меня расстраиваешь, значит, ты не хочешь братика. Все, я ухожу,
и знай, что из-тебя братик теперь не родится!» Мама закрыла дверь и ушла из дома. Я провела время в страшных рыданиях. Теперь из-за меня братик не родится! Это был ужас, безумная и вина и беспомощность – я ничего уже сделать не могу,
я виновата в его смерти. Я рыдала и рыдала, пока не пришла мама с тем же самым огромным животом и весьма удивленная моими горькими слезами. «Ну, ладно,
я передумала. Надеюсь, ты теперь будешь хорошо себя вести». Уже спустя годы, я узнала, что мама просто ходила
на почту, получить бандероль. Мы выдумываем, а дети верят.Им надо как-то соединить весь их предыдущий опыт
и новую информацию.

И эта «информация», что мама может оставить ребенка одного, что в квартире могут жить волки, что люди рождаются и умирают в зависимости от поведения сестры, – она начинает жить в их сердцах, душах, мыслях и отражается
в будущих страхах и ограничениях. Я сама помню, как в детском саду, будучи вполне послушным ребенком, спрыгнула с высокого спортивного турника. На это воспитательница мне сказала, что такая глупая мысль ко мне пришла, потому что
у меня в голове завелся чертик, который руководят теперь моими мыслями. Я очень испугалась и подолгу дома стояла
у зеркала, пытаясь разглядеть чертика, который там завелся. Благо, я поделилась этой новостью с мамой, которая меня разуверила в этом. Пугая детей небылицами, надо думать
не только о сногсшибательном сиюминутном эффекте (реальном), но и про отдаленные последствия.

Я прекрасно помню ее большой живот и свое восторженное предчувствие – что же будет дальше, каким же родится малыш? Как-то я в чем-то провинилась, мама сильно разгневалась и сказала: «Если ты так себя ведешь, меня расстраиваешь, значит, ты не хочешь братика. Все, я ухожу, и знай, что из-тебя братик теперь не родится!» Мама закрыла дверь и ушла из дома. Я провела время в страшных рыданиях. Теперь из-за меня братик не родится! Это был ужас, безумная и вина и беспомощность – я ничего уже сделать не могу, я виновата в его смерти. Я рыдала и рыдала, пока не пришла мама с тем же самым огромным животом и весьма удивленная моими горькими слезами. «Ну, ладно, я передумала. Надеюсь, ты теперь будешь хорошо себя вести». Уже спустя годы, я узнала, что мама просто ходила на почту, получить бандероль. Мы выдумываем, а дети верят.Им надо как-то соединить весь их предыдущий опыт и новую информацию.

И эта «информация», что мама может оставить ребенка одного, что в квартире могут жить волки, что люди рождаются и умирают в зависимости от поведения сестры, – она начинает жить в их сердцах, душах, мыслях и отражается
в будущих страхах и ограничениях. Я сама помню, как в детском саду, будучи вполне послушным ребенком, спрыгнула с высокого спортивного турника. На это воспитательница мне сказала, что такая глупая мысль ко мне пришла, потому что у меня в голове завелся чертик, который руководят теперь моими мыслями. Я очень испугалась и подолгу дома стояла у зеркала, пытаясь разглядеть чертика, который там завелся. Благо, я поделилась этой новостью с мамой, которая меня разуверила в этом. Пугая детей небылицами, надо думать не только о сногсшибательном сиюминутном эффекте (реальном),
но и про отдаленные последствия.

Я прекрасно помню ее большой живот и свое восторженное предчувствие – что же будет дальше, каким же родится малыш? Как-то я в чем-то провинилась, мама сильно разгневалась
и сказала: «Если ты так себя ведешь, меня расстраиваешь, значит, ты не хочешь братика. Все, я ухожу, и знай, что из-тебя братик теперь
не родится!» Мама закрыла дверь и ушла из дома. Я провела время в страшных рыданиях. Теперь из-за меня братик не родится! Это был ужас, безумная и вина и беспомощность – я ничего уже сделать не могу, я виновата в его смерти.
Я рыдала и рыдала, пока не пришла мама
с тем же самым огромным животом и весьма удивленная моими горькими слезами. «Ну, ладно,
я передумала. Надеюсь, ты теперь будешь хорошо себя вести». Уже спустя годы, я узнала, что мама просто ходила на почту, получить бандероль.
Мы выдумываем, а дети верят.Им надо как-то соединить весь их предыдущий опыт
и новую информацию.

И эта «информация», что мама может оставить ребенка одного, что в квартире могут жить волки, что люди рождаются и умирают в зависимости от поведения сестры, – она начинает жить в их сердцах, душах, мыслях и отражается в будущих страхах и ограничениях. Я сама помню, как
в детском саду, будучи вполне послушным ребенком, спрыгнула с высокого спортивного турника. На это воспитательница мне сказала, что такая глупая мысль ко мне пришла, потому что
у меня в голове завелся чертик, который руководят теперь моими мыслями. Я очень испугалась
и подолгу дома стояла у зеркала, пытаясь разглядеть чертика, который там завелся. Благо,
я поделилась этой новостью с мамой, которая меня разуверила в этом. Пугая детей небылицами, надо думать не только о сногсшибательном сиюминутном эффекте (реальном),
но и про отдаленные последствия.

И эта «информация», что мама может оставить ребенка одного, что в квартире могут жить волки, что люди рождаются и умирают в зависимости от поведения сестры, – она начинает жить в их сердцах, душах, мыслях и отражается в будущих страхах и ограничениях. Я сама помню, как
в детском саду, будучи вполне послушным ребенком, спрыгнула с высокого спортивного турника. На это воспитательница мне сказала, что такая глупая мысль ко мне пришла, потому что
у меня в голове завелся чертик, который руководят теперь моими мыслями. Я очень испугалась
и подолгу дома стояла у зеркала, пытаясь разглядеть чертика, который там завелся. Благо,
я поделилась этой новостью с мамой, которая меня разуверила в этом. Пугая детей небылицами, надо думать не только о сногсшибательном сиюминутном эффекте (реальном),
но и про отдаленные последствия.

Я прекрасно помню ее большой живот и свое восторженное предчувствие – что же будет дальше, каким же родится малыш?
Как-то я в чем-то провинилась, мама сильно разгневалась
и сказала: «Если ты так себя ведешь, меня расстраиваешь, значит, ты не хочешь братика. Все, я ухожу, и знай, что из-тебя братик теперь не родится!» Мама закрыла дверь и ушла из дома. Я провела время в страшных рыданиях. Теперь из-за меня братик не родится! Это был ужас, безумная и вина и беспомощность – я ничего уже сделать не могу, я виновата в его смерти. Я рыдала и рыдала, пока не пришла мама с тем же самым огромным животом и весьма удивленная моими горькими слезами. «Ну, ладно, я передумала. Надеюсь, ты теперь будешь хорошо себя вести». Уже спустя годы,
я узнала, что мама просто ходила на почту, получить бандероль. Мы выдумываем, а дети верят.Им надо как-то соединить весь их предыдущий опыт и новую информацию.

И эта «информация», что мама может оставить ребенка одного, что
в квартире могут жить волки, что люди рождаются и умирают
в зависимости от поведения сестры, – она начинает жить в их сердцах, душах, мыслях и отражается в будущих страхах
и ограничениях. Я сама помню, как в детском саду, будучи вполне послушным ребенком, спрыгнула с высокого спортивного турника. На это воспитательница мне сказала, что такая глупая мысль ко мне пришла, потому что у меня в голове завелся чертик, который руководят теперь моими мыслями. Я очень испугалась и подолгу дома стояла у зеркала, пытаясь разглядеть чертика, который там завелся. Благо, я поделилась этой новостью с мамой, которая меня разуверила в этом. Пугая детей небылицами, надо думать
не только о сногсшибательном сиюминутном эффекте (реальном),
но и про отдаленные последствия.

И эта «информация», что мама может оставить ребенка одного, что в квартире могут жить волки,
что люди рождаются и умирают в зависимости от поведения сестры, – она начинает жить в их сердцах, душах, мыслях и отражается в будущих страхах и ограничениях. Я сама помню, как в детском саду, будучи вполне послушным ребенком, спрыгнула с высокого спортивного турника. На это воспитательница мне сказала, что такая глупая мысль ко мне пришла, потому что у меня в голове завелся чертик, который руководят теперь моими мыслями. Я очень испугалась и подолгу дома стояла
у зеркала, пытаясь разглядеть чертика, который там завелся. Благо, я поделилась этой новостью
с мамой, которая меня разуверила в этом. Пугая детей небылицами, надо думать не только
о сногсшибательном сиюминутном эффекте (реальном), но и про отдаленные последствия.

Я прекрасно помню ее большой живот и свое восторженное предчувствие – что же будет дальше, каким же родится малыш? Как-то я в чем-то провинилась, мама сильно разгневалась и сказала: «Если ты так себя ведешь, меня расстраиваешь, значит, ты не хочешь братика. Все, я ухожу, и знай, что из-тебя братик теперь не родится!» Мама закрыла дверь и ушла из дома. Я провела время в страшных рыданиях. Теперь из-за меня братик не родится! Это был ужас, безумная и вина и беспомощность –
я ничего уже сделать не могу, я виновата в его смерти. Я рыдала и рыдала, пока не пришла мама с тем же самым огромным животом и весьма удивленная моими горькими слезами. «Ну, ладно, я передумала. Надеюсь, ты теперь будешь хорошо себя вести». Уже спустя годы, я узнала, что мама просто ходила на почту, получить бандероль. Мы выдумываем, а дети верят.Им надо как-то соединить весь их предыдущий опыт и новую информацию.

Подробнее о том, как сказать правду, я рассказываю на вебинаре «Говорим про Усыновление»

Подробнее о том, как сказать правду, я рассказываю на вебинаре «Говорим про Усыновление»

Подробнее о том, как сказать правду, я рассказываю на вебинаре «Говорим про Усыновление»

Подробнее о том, как сказать правду, я рассказываю на вебинаре «Говорим про Усыновление»

Дети хотят все, всегда и много. «Дай варенья». «Я банку открыть не могу». «Купи жвачку из автомата». «Он не работает, сломался». Мы не хотим ввязываться в долгие объяснения, нотации, сталкиваться с сопротивлением ребенка. Но, как известно, шила в мешке не утаишь. «О, мама, ты уже научилась открывать варенье!» «Смотри, мальчик покупает жвачку, автомат наладили!» Дети все помнят и все замечают, смотрят на нас, а потом начинается «нам не задали», «я забыл»…

Обманывая ребенка в части истории его жизни и семьи, мы не просто «не договариваем», мы ломаем структуру его психики. Сочиняя по мелочам, учим его тому же и подрываем доверие. Кому нужна правда? Нам, как дому фундамент, иначе, ну вы сами знаете…

Дети хотят все, всегда и много. «Дай варенья». «Я банку открыть не могу». «Купи жвачку из автомата». «Он не работает, сломался». Мы не хотим ввязываться в долгие объяснения, нотации, сталкиваться с сопротивлением ребенка. Но, как известно, шила в мешке не утаишь. «О, мама, ты уже научилась открывать варенье!» «Смотри, мальчик покупает жвачку, автомат наладили!» Дети все помнят и все замечают, смотрят на нас, а потом начинается «нам не задали», «я забыл»…

Обманывая ребенка в части истории его жизни и семьи, мы не просто «не договариваем», мы ломаем структуру его психики. Сочиняя по мелочам, учим его тому же и подрываем доверие. Кому нужна правда? Нам, как дому фундамент, иначе, ну вы сами знаете…

Дети хотят все, всегда и много. «Дай варенья».
«Я банку открыть не могу». «Купи жвачку из автомата». «Он не работает, сломался». Мы не хотим ввязываться в долгие объяснения, нотации, сталкиваться с сопротивлением ребенка. Но, как известно, шила в мешке не утаишь. «О, мама, ты уже научилась открывать варенье!» «Смотри, мальчик покупает жвачку, автомат наладили!» Дети все помнят и все замечают, смотрят на нас,
а потом начинается «нам не задали», «я забыл»…

Обманывая ребенка в части истории его жизни
и семьи, мы не просто «не договариваем»,
мы ломаем структуру его психики. Сочиняя по мелочам, учим его тому же и подрываем доверие. Кому нужна правда? Нам, как дому фундамент, иначе, ну вы сами знаете…

Дети хотят все, всегда и много. «Дай варенья».«Я банку открыть не могу». «Купи жвачку из автомата». «Он не работает, сломался». Мы не хотим ввязываться в долгие объяснения, нотации, сталкиваться
с сопротивлением ребенка. Но, как известно, шила в мешке не утаишь. «О, мама, ты уже научилась открывать варенье!» «Смотри, мальчик покупает жвачку, автомат наладили!» Дети все помнят и все замечают, смотрят на нас, а потом начинается «нам не задали»,
«я забыл»…

Обманывая ребенка в части истории его жизни и семьи, мы
не просто «не договариваем», мы ломаем структуру его психики. Сочиняя по мелочам, учим его тому же и подрываем доверие. Кому нужна правда? Нам, как дому фундамент, иначе, ну вы сами знаете…

Дети хотят все, всегда и много. «Дай варенья».«Я банку открыть не могу». «Купи жвачку из автомата». «Он не работает, сломался». Мы не хотим ввязываться в долгие объяснения, нотации, сталкиваться
с сопротивлением ребенка. Но, как известно, шила в мешке не утаишь. «О, мама, ты уже научилась открывать варенье!» «Смотри, мальчик покупает жвачку, автомат наладили!» Дети все помнят и все замечают, смотрят на нас, а потом начинается «нам не задали», «я забыл»…

Обманывая ребенка в части истории его жизни и семьи, мы не просто «не договариваем», мы ломаем структуру его психики. Сочиняя по мелочам, учим его тому же и подрываем доверие. Кому нужна правда? Нам, как дому фундамент, иначе, ну вы сами знаете…